Марина Соловьева
11 мин. ·
НАШИ В ГОРОДЕ

У нас есть всего лишь один день.

Один день в году, чтобы узнать наших.

В остальные дни вся медиа-сфера посвящена чужим – тому, что они опять разрушили, поломали, разворовали, сорвали, подожгли, взорвали, продали, избили, облили краской, настучали, запретили, переименовали и выкрасили в жевто-блакытный цвет...

Один день - девятого мая.

В остальные дни наши не так видны. И мы не знаем, что они – наши.

Они могут быть кассирами в супермаркете, паспортистками в ЖЭКе, водителями маршруток, врачами «Скорой», тренерами по фитнесу, менеджерами по рекламе, пожарными, продавцами «Орифлейм», бизнесменами, сантехниками, установщиками пластиковых окон, уличными музыкантами, летчиками, контроллерами в троллейбусах, флористами, учителями начальных классов, охранниками в торговых центрах, пенсионерами на лавочках, студентами вузов, спасателями в МЧС...

Но мы их не узнаём. Потому что узнавать – опасно. Так получилось, что в 21-ом веке в «европейской» стране нельзя вслух говорить о том, что ты не согласен с господствующей идеологией...

И только в День Победы мы понимаем, кто – свои.

Свои - это те, кто сегодня шел «Бессмертным полком» плечом к плечу, те, кто с раннего утра и до позднего вечера выходили с цветами из метро «Арсенальная».

Свои – это два молодых парня с татуировками до самых плеч и модными бородами, которые молча положили гвоздики у подножия монумента, молча постояли минуту и молча ушли.

Свои - это юные муж и жена с огромным дачным букетом сирени и месячным младенцем на руках.

Это священник со своей многочисленной семьей, состоящей сплошь из ясноглазых девочек.

Это пара молодых афроамериканцев. Хотя казалось бы – им-то чего?

Это юноша, объясняющий с цифрами и фактами двум теткам пенсионного возраста за счет чего мы победили в этой войне в ответ на их «трупами закидали».

Это молоденькие девочки модельной внешности на высоченных каблуках с дизайнерскими букетами-бутоньерками.

Это ухоженная женщина в вечернем платье и два ее сына-подростка в шортах на скейтах с букетами тюльпанов подмышкой.

Это парень лет 20-ти, один, не с компанией, не с семьей, а просто сам проснулся сегодня утром и решил, что должен купить цветы и прийти сюда.

Это бабушка на ходунках, поддерживаемая внуком с бритой головой и сережкой в ухе.

Это папа, подталкивающий стеснительного домашнего мальчика к ветерану в самую гущу людей – «Подойди, поблагодари его за Победу и вручи цветы.» И мальчик, вспотевший от напряжения, идет.

Это две женщины, которые едва не расплакались, увидев бабушек с портретом Жукова – «Живы, Оля, живы! Вот же они! Я же говорила, что будут!»

Это семейная пара, заканчивающая какой-то свой спор словами - «Ну ты чего?... Ну нельзя же сегодня в ТАКОЙ день...»

Это подростки у памятника Кожедубу - «А трижды герой - это реально круто ваще!»

Это интеллигентный старичок в накрахмаленной рубашке и отполированных туфлях - «Прошу вас, отойдите, пожалуйста, вы утомили своей идиотской интерпретацией фактов!» – вежливо обращающийся к навязчивому примиренцу.

Это веселая крупная тетка, спрашивающая – «А скілько-скілько гвоздики? А чо так дорого? А тюльпани? Ну, ладно, давайте гвоздики. Сьодня можна і потратиться. »

И маленькая девочка с ландышами, и сам вся, как те ландыши - тоненькая и светлая, говорит – «Мамо, мамо, а я знаю цю пісню!» – и начинает тихонько подпевать «Катюше».

Да, эти тоже наши. Не надо их отдавать «чужим».

И ведь нельзя создать какой-то собирательный образ «своих» - вся социология рушится вдребезги, когда смотришь на них - таких разных. И таких наших.

Но ведь в этом как раз и смысл Победы – одна на всех.

И «наши – это мы».

С Праздником, друзья! Будем жить!

Бэлла Розенфельд (Марина Соловьева)

Я родился через три года после окончания Великой Отечественной. Тогда 9 мая еще не числилось официальным «выходным», но в списке праздников значилось. «Выходным» этот день стал с 1965 года. Через 20 лет после окончания войны. Не знаю, как в других семьях и в других одесских дворах, но у нас, на Молдаванке, после работы мужики собирались. Впрочем, не только мужики. Праздновали всем двором. Каждый по–разному.

Майор Аносов — мрачно. Видать, война его не отпускала. Знаменитый полузащитник довоенного «Спартака», а потом послевоенного «Пищевика» дядя Коля Хижняков весело. Радовался, что вернулся целым и здоровым. Таксист Янек, мой дед, — Господи, да им еще было под сорок! — толковали о чем-то своем.

Мадам Подлесная, чей сын — блестящий молодой полковник, погиб в Берлине 9 мая 1945 года, закрыв окна своей квартиры ставнями, наверное, беззвучно рыдала. Война у всех была своя. И разная. Но не отпускавшая, даже на минуту от себя, ужасами памяти.

В моем дворе, как и во всей Одессе, жили люди разных национальностей. Если заняться перечислением бывшей паспортной «пятой графы», то на это уйдет большая часть сегодняшней программы. Они, украинцы, русские, греки, евреи, поляки, армяне, грузины, — были на разных фронтах. Одни воевали. Другие сутками работали. И каждый, — по–своему, — был участником великой Победы.
Партийность в счет не брали. Это, — трафаретно, — упоминалась в докладах, газетных статьях, радиопередачах. В быту каждый знал про себя: воевал и работал, чтобы победить фашиста. Точка.

В году 58–ом вернулся к нам во двор бывший «власовец». Отсидел положенных десять с небольшим лет. И вернулся. Сын уже стал взрослым. Жена постарела. Он через пару месяц вставил металлические зубы. Но на 9–ое мая на улицу не выходил. Не то, чтобы боялся дворовых мужиков. В обычные дни они даже с ним здоровались. Но, полагаю, внутренне понимал: нельзя светиться, надо держать дистанцию.

Пережившие войну, выигравшие ее, пострадавшие от этого лихолетья были великодушны даже к врагу. Но не могли простить предательства. Так устроен человек, познавший трагедию, бывший ее светлой частью и не понимающий, как можно было перейти на другую сторону.

Прошло 73 года. Уже никого из тех, что вернулся в мой дом, на Степовую, после мая сорок пятого, нет в живых. А я до сих пор, изредка, заходя по старому адресу, становлюсь посередине двора, где вместо сараев образовались гаражи, и вспоминаю тот день, когда мужики собирались вместе. Когда женщины выносили «закуску», а ребятня носилась, как скаженная мимо голубятни и сараев, не понимая, почему взрослые сегодня не сидят дома, а высыпали из квартир на улицу.

С Днем Победы!

Одесские зарисовки. Мой мир
Строй свой мир счастливым.

Поля, поля, бескрайние бесконечные бессарабские южные поля, ослепляющие проезжающих путников золотым переливом пшеницы. Моря пшеницы, разделённые посадками, густой волной налитых колосьев, лениво погоняемых тяжёлым знойным воздухом, одобрительно кивают проезжающим машинам. Иногда золотое море прерывается домами сёл, сёл болгарских, молдавских, русских, украинских. Различить ихможно по брынзе и вину. В болгарских брынза более солёная, сухая, вино — тяжёлое, сладкое. Молдавская брынза нежнее, вино пьётся, как сок, и только через полчаса просветлённая напитком голова понимает, что не может управлять туго набитыми ватой ногами. Наваристый, со свиными рёбрышками, вгоняющий свом жаром в пот, украинский борщ и холодный, только из погреба, русский игристый квас. Вдоль трассы у длинных белых домов стоят столики, щедро предлагающие путникам домашние яйца, пластиковые, из–под воды, бутылки, наполненные вином, вёдра, полные огромными гроздьями винограда, мохнатыми персиками и картошкой. На воротах висят картонки с надписями «Молоко», «Брынза», «Куры». Южная, многоликая, разноголосая, гостеприимная Бессарабия — любовь моя...

— Я так рада, так рада, Толенька, что ты настоял и вытащил нас из душного, тесного города, — крепко обняла Катя мужа, зажмурилась, неуклюже поцеловала его в воротник рубашки в районе шеи.

— Осторожно, Катюша, ты мне так шею свернёшь. Не забывай, что я за рулём, а ты сама жмуришься и мне ничего не даёшь видеть.

— Да. Я жмурюсь. А знаешь почему? — Катя стала серьёзной.

— Ну, почему? — Толик улыбнулся супруге.

— Мне страшно.

— Страшно? Катюша, я с тобой, чего тебе бояться?

— 15 лет. Мы вместе 15 лет. Я обнимаю тебя, и боюсь, что это сон, счастливый сон из моего детства, боюсь, что ты исчезнешь.

— Куда я исчезну, Катюша?

— Не куда, а как. Как исчезли из моей жизни давно, в детстве, мом родители. Привезли меня к бабушке, сели в такси и... исчезли. На том круизном пароходе... Как исчез наш Юрочка...

Толик крепко, до белых костяшек, вцепился в руль. Их сын Юра три года назад умер от осложнений после гриппа. Гнетущая тишина прервалась собачьим глухим лаем.

— Костик, прекрати мучить Шерхана! — повернулась к детям Катя.

— А это не я, это всё Вика! — Костик ткнул пальцем в бок сестре. Вика заёрзала, уворачиваясь от щекотавшего её пальца брата.

— Он всё врёт, мама, всё врёт! Я не трогала Шерхана!

— А ну прекратили! Костя, будешь плохо себя вести — отправлю назад "Укрпочтой"! Вика, что за слова ты говоришь? Брат не врёт, а выдумывает!

— Не хочу "Укрпочтой", она медленная, папа три недели ждал от неё деталь для машины.

— Вот и не трогая Шерхана, а то будешь тоже три недели домой ехать! — резонно заметила Катя и улыбнулась.

— Это же надо было французского бульдога Шерханом назвать! — мотнул головой Толик и улыбнулся. — Когда я его в парке к себе подзываю, все прохожие испуганно оглядываются по сторонам, ожидая, что из кустов выскочит как минимум алабай. А тут — Шерхан, метр двадцать с кепкой.

— Всё относительно, дорогой. Кому и муравей — великан.

— Да. К тому же у нас самый добрый и любящий человеческих детёнышей Шерхан в мире!

— Точно! — подняла указательный палец вверх Вика, поудобнее устроилась, надвинула на глаза мягкую широкополую шляпу и уснула под монотонный свист ветра, теплом обдувающего салон машины....

Берег за селом Приморское встретил дикой первозданной пустотой. Где–то вдалеке, в сторону дельты Дуная, играла синей тканью точка одинокой палатки, возле которой хлопотали у дымного костра несколько белых пятнышек «дикарей». Толик подошёл к берегу, определил направление ветра, зашёл по колено в море, походил, внимательно разглядывая дно, достал пучок мидий, вышел на берег, раскрыл три, очистил от травы мясо мидий, насадил его на крючки спиннинга, завел его за спину, крикнул сыну, с восхищением следившему за действиями отца, «берегись» и рванул спиниг вперед. «Тюиииить» — запела леска, раскручивая катушку и унося грузило с крючками в морскую даль. «Жлюп» — сквозь шум волн откуда–то издали, из солнечных морских блёсток, слышали Толик и Костя погружение грузила в воду.

— Ого! Папа, так далеко! Папа, а ты меня научишь так далеко закидывать спиннинг?

— Конечно научу, сынок. Я тебя всему научу, что сам знаю, — потрепал непослушные волосы сына Толик.

— Катя, отойдите метров на пятьдесят левее. А то буду закидывать второй спинниг здесь, — показал чуть в сторону жене Толик.

— Да, мама, идите с Викой туда, правее, купаться! — деловито ткнул кулачками себе в бока Костик. — А то всю рыбу распугаете!

— Ой, ой, деловой рыбак тут нашёлся! — передразнила брата Вика.

— А ты вообще иди хворост собирай. Сейчас наловим с папкой рыбы, а у тебя даже очаг не готов! Горе ты наше луковое, — покачал брат головой, — и за кого я тебя замуж выдам? Кто тебя, такую неумёху возьмёт?

— Мама, мама, а Костик надо мной издевается! — села прямо в мокрый прибрежный песок Вика, натужно пытаясь выдавить из себя слезу обиды.

— Не обращай внимания, иди сюда, — позвала в море дочь Катя.

— Но ведь он меня обидел, мама! — возмутилась Вика, заходя в воду.

— Умей прощать близких тебе людей, доченька. Очень часто прощение ведёт к счастью. Строй свой мир счастливым.

— А твой мир счастливый, мама?

— Мой — да. Ведь я сама его создала.

— Несмотря ни на что?

— Несмотря ни на что, доченька....

Автор: Андрей Рюриков

Месть обречённых
Верховный Правитель вошёл в комнату и кинологическим жестом «Сидеть!» опустил обратно на стул вызванного на аудиенцию министра силовых структур. Усевшись в кресло, он отпил из графина минералки и кивнул приглашённому.
— Докладывайте.

Вытирая вспотевшую лысину, министр всё-таки поднялся со своего места.

— Ситуация выходит из-под контроля. Количество убийств растёт с момента их начала в геометрической прогрессии. За полгода убито 60 человек…

— Вы можете дать оценку происходящему?

— Постараюсь. – министр опять вытер лысину – Если коротко, то…

— Коротко не надо. Я хочу знать всю информацию. Всю, какую вы смогли собрать.

— Постараюсь… – министр убрал носовой платок и заглянул в планшет. – Итак. Полгода назад в стране началась серия убийств и продолжается до сих пор. Внешне, убийства похожи на заказные. Но эта версия себя не оправдала. Тогда была отработана версия маньяка, но и она не получила подтверждения. Однако, после изучения двух этих направлений, была выявлена одна закономерность, которая позволила нам обозначить круг как подозреваемых, так и круг их будущих жертв.

— Этому есть подтверждения или это ваша очередная версия?

— Подтверждения есть. По нескольким эпизодам нам удалось задержать убийц. Все они сознались в содеяном. По другим эпизодам убийцы были вычислены, но задержать их не представилось возможности вследствие их смерти. Ещё несколько эпизодов пока в работе.

— Это организация?

— Нет. Убийцы знакомы между собой только понаслышке. Их объединяет только одно: они все неизлечимо больны. У 95% онкологические заболевания 3-4 стадии. У остальных ВИЧ в последней стадии или другие заболевания, грозящие скорой смертью.

— Кто их жертвы?

— Жертвы? Тут разговор особый. Жертвами становятся в основном те, кто по мнению убийц заслуживает наказания, но его не получил в силу тех или иных обстоятельств.

— Поясните.

Министр нашёл список.

— Вот. Выборочно. Дочь судьи. Не понесла реальной уголовной ответственности за наезд на машине на двух детей. Дети скончались. Виновница получила 15 лет условно. Убийца – онкобольная. Задержана. Умерла в камере на следующий день.

Вот ещё. Чиновник, чья машина перегородила выезд со двора карете скорой, нанёс вместе со своим телохранителем побои бригаде скорой. Официально прошло, как самозащита от напавших на него медиков. Чиновнику вообще ничего не было. Убийца – онкобольной. Бывший водитель Скорой. Умер до того, как мы его нашли.

Дальше. Закрыли последний медпункт в деревне. Подписавший распоряжение о закрытии чиновник местного минздрава застрелен ВИЧ-инфицированным. Нападавший задержан. На допросе факт убийства не отрицал, но и не раскаивался. Наоборот. Через месяц после изоляции помещён в тюремную больницу с пневмонией, откуда, по словам врачей, уже не выйдет. Терминальная стадия.

— Передайте мне список – Верховный быстро пробежал глазами по листу бумаги и отложил его. – Что собираетесь делать?

— Тут ничего сделать нельзя – министр скривился, как от зубной боли. – Нет. Конечно, мы будем пытаться предотвращать, искать, задерживать. Но это ничего не даст. Этот снежный ком будет катиться вниз, обрастая новыми жертвами. Безнадёжные беспощадны и ничего не бояться. Им уже нечего бояться. И их тысячи. И это нельзя назвать организацией, поскольку они никак не связаны между собой. Каждый сам решает за себя.

Единственное, что мы нашли – это первоисточник происходящего. Полгода назад, один из больных на интернет-форуме, где переписываются заболевшие раком граждане, опубликовал своё прощальное письмо. В письме он проклял тех, кто оставил его без обезболивающих лекарств, и тех, по чьей вине он последние годы жизни влачит жалкое, нищенское существование. Написал очень проникновенно и литературно. Кстати, припомнил и адмирала, пустившего себе пулю в лоб, оставшись без обезболивания. Помните этот случай? — Верховный кивнул — Так вот наш больной в письме написал в том числе, что не собирается заниматься таким героизмом, как самоубийство. Он решил перед смертью наказать хотя бы одного из тех, кому, цитирую, «закон не писан» и призвал собратьев по несчастью последовать его примеру.

Его жертвой стал сын какого-то чиновника, двадцати пяти лет, лихо промчавшийся по тротуару в объезд пробки и матерящего лезущих под колёса прохожих. Мажору не повезло. При съезде с тротуара, машину кто-то кинул камень. А когда молодой человек, вылез из машины разобраться с обидчиком, наш больной просто всадил в него нож. Убедился, что водитель дорогой иномарки мёртв, убийца спокойно ушёл. Придя домой, выложил на интернет-форуме доказательство своего поступка и обещал продолжение. После этого прощальное письмо и «отчёт» за короткое, очень короткое время, разлетелись по всему интернету. Ну, и понеслось… Кстати, убийца был задержан, но через неделю скончался прямо в камере.

Министр силовых структур замолчал и опять начал полировать лысину платком. Верховный напряжённо думал, вертя в пальцах карандаш.

— Исходя из сказанного вами, возможности остановить вакханалию силовыми способами вы не видите? Вычислить потенциального убийцу невозможно, защитить будущих жертв вследствие их многочисленности, так же не представляется возможным. Что будем делать?

Министр силовых структур сокрушённо развёл руками.

***

Референт выключил запись и посмотрел на сидящего напротив него министра здравоохранения.

— Ты уверен в подлинности этой записи? – министр внимательно посмотрел на ученика.

— Более чем. Её сделал один из технических сотрудников Ставки Верховного, обязанный Вам лично.

— Я понял, о ком ты. Юноша — специалист очень высокой квалификации, хотя и не очень лестно отзывается о нашей системе. Тем не менее, когда тяжело заболела его мать, мы нашли способ бесплатно лечить её в нашем медицинском центре. Ну, вот и результат нашей с тобой доброты. Когда человек лично тебе обязан, от него всегда есть толк. – Министр усмехнулся — Даже, если этот человек не слишком тебя любит.

— Что делать мне?

–Тебе? — министр скопировал себе на комп звуковой файл – Пока ничего. Займись текучкой, а я буду думать. Разговора с Верховным всё равно не избежать. Но! Кто предупреждён, тот вооружён. Что-нибудь придумаем. Хотя, что тут можно придумать?

Министр Здравоохранения сокрушённо развёл руками.

Автор: Дмитрий Беляков

https://medrussia.org/17959-mest-obrechjonnyh/
Ссылка